От замужества с Антоном меня все отговаривали. Даже сосед по прозвищу Кот Борис не выдержал: "Не делай этого, порошков не хватит чужую губную помаду с его рубашек отстирывать". Но я уже давно поняла, что у каждого человека есть своя внутренняя логика, то есть его истинные желания, которым он и должен следовать в жизни. Моя мама любила везде вставлять поговорку: "Только дураки учатся на своих ошибках" и мечтала, чтобы я во всем повторяла ее жизнь. А я думаю, что дурак – это тот, кто не хочет прожить свою собственную жизнь. Когда-то давно, еще в детстве, я помню, мама оставила меня во дворе ненадолго и строго велела сидеть на скамеечке и с нее никуда не сходить. Заодно рассказала историю про девочку, которая не послушалась родителей, пошла гулять и попала под огромную машину, точь-в-точь такую, что стоит у соседнего подъезда. Сижу я на этой скамеечке, не собираюсь никуда уходить, но почему-то думаю, что нет никакой связи между мной и той девочкой. И что со мной должно случиться, то случится только со мной.

Я тогда никуда не ушла, но не потому, что мамы боялась, а как-то ни к чему было. И дальше тоже всегда все делала по-своему. В институт пошла не после школы, как все, а через два года, поработав сначала секретарем в загадочной фирме, торгующей ювелирными изделиями. Там был полный набор: шеф-самодур, куча непонятных поручений, странные клиенты. Все это я пережила, но зато потом поступила в Институт управления с ясным пониманием своей цели. В общем, в то время я уже точно определила, что есть у меня своя собственная внутренняя логика и главное – вовремя себя услышать. Как тогда на скамейке в шесть лет.

Антон высокими моральными принципами в отношениях с женщинами не отличался. Выражаясь по-простонародному, был он самый настоящий кобель. И я об этом знала. А шла на это потому, что совершенно ясно услышала внутри себя: это мужчина моей жизни и другого мне не надо.
Но поженились мы (на этот раз я родительские взгляды решила уважить) по всем правилам: платье, фата, марш Мендельсона, гости с цветами, фотограф с дурацкой улыбкой на лице, Воробьевы горы, шампанское на траве. Что еще? Зал в ресторане, оркестр, подруга подруги с яркой помадой и томным взглядом... Кажется, Надей звали. Вот ее-то Антон и увлек в неизвестном направлении, пока я принимала подарки и поздравления. Минут через тридцать они появились вместе. У подруги на губах следов помады как не бывало, взгляд потерял томность и выражал глубокое удовлетворение. А Антон с таким виноватым видом за ней плелся, что мне его даже жалко стало. Что тут началось! Как все напряглись! Наши родители переругались прямо за столом. Мои шипели про отсутствие воспитания, а его – про отсутствие женского ума. У меня, то есть. Гости сидели с явной готовностью свидетельствовать при разводе в мою пользу. Ели и пили молча, даже "горько" крикнуть никто не решался. Я на все это посмотрела, к Антону повернулась и тихо сказала: "Поехали отсюда". Мы встали и ушли.
Может быть, удивительно, но я за эту историю на Антона даже не злилась. Я знала, что стандартными методами – слезами, скандалами, уговорами – никакого результата не добьешься. У Антона к женскому полу была несокрушимая страсть. Как только он видел симпатичную женщину, мог важную встречу пропустить, забыть, куда шел. Поэтому я для себя первую задачу определила так: выяснить, генетический у него кобелизм или приобретенный. Если генетический (а я генетикам очень верю), то тут можно было только смириться и подождать лет пятьдесят. Ну а если дело в психике, можно и побороться.
Расследование генеалогического древа ничего не дало. В роду Антона все были до того отличные семьянины, что даже противно. Нет, проще было решить, что привычка эта приобретенная, и приступить к ее искоренению.
Начала я, как это часто бывает, с гадалок, ворожей и целительниц. Каждая из них, мудро глядя на меня, доставала, наливала, сыпала разные смеси, начиная от трав и заканчивая загадочной бирюзовой глиной. Все это я должна была подкладывать Антону в еду, под подушку, в штаны или зашивать в ворот рубашки. Сама я, чтобы создать у себя привораживающий запах, жевала какую-то страшную гадость, от которой сводило скулы и першило в горле.
На бирюзовой глине Антон сломался. У него случился жесточайший приступ гастрита, после того как он съел ее вместе с салатом из крабов (за крабов ручаюсь, потому что сама салат ела, но без глины). Немного отлежавшись, он ушел на работу и вернулся только через два дня. Очень довольный и, как и предсказывал мой сосед Борис, со следами ярко-красной помады на той самой рубашке, в ворот которой была зашита трава, успокаивающая похоть.
Тогда я углубилась в его детство. Моя подруга-психолог сказала: "Ищи комплекс! Может быть, в возрасте трех лет его дружок отбил у него девочку, и теперь он ему мстит, а ты здесь вовсе ни при чем". Я подробно расспросила Антона обо всей его жизни. Он охотно рассказал, но, правда, никак не мог понять, почему я так интересуюсь его поведением в детском саду.

Иногда звонки от его подруг раздавались посреди ночи. "Антона, пожалуйста", – шепчет вкрадчивый женский голос. Я спокойно отвечаю: – спит". – "А вы разбудите!" Но я, надо сказать, ни разу не сорвалась, ни на кого не наорала, включая мужа. Только однажды, когда в гостинице на курорте зашла в номер и увидела там полуодетую девицу, просто молча закинула ей на шею кофту, затянула и вытолкнула из комнаты. После этого ушла и пропала на два дня. Сняла недорогой номер в мотеле через два квартала и жила там одна. Антон устроил розыск по всему побережью.
Когда я нашлась, он месяца три являл собой образец суперверного мужа. Я даже подумала, что, может, он больше будет. Ошиблась.
Я пыталась приучить его к рыбалке, заразить футболом, увлечь горными лыжами и даже рулеткой. Он покорно ходил по речным берегам, стадионам, горам и [реклама], но азарт в его глазах появился исключительно при виде хорошенькой барышни. В какой-то момент мне показалось, что он изменяет как будто назло. У меня в детстве кошка была, которая залезала на сервант и скидывала оттуда посуду. Ее наказывали, но все было бесполезно. Потом нам ветеринар объяснил, что ей не хватало ласки. Не знаю, как насчет кошки, но мой супруг в этом недостатка не ощущал. Может, чего-то другого ему надо было?

Короче, я отучила его от женщин. Как? Ну, для начала забудьте все, что я говорила про привычку и гены, а заодно и про то, какая я положительная, понимающая и выдержанная. Ларчик открывался очень просто и совсем с другой стороны. Единственное, чем я могу гордиться: у меня хватило терпения до конца разобраться и найти причину. А было это так.
Я решила изучить типы женщин, на которых западал Антон, и попытаться сообразить, чего же ему не хватает. Итак, внешность у них оказалась совершенно разной, социальный статус – от продавщицы до профессора университета, а интеллектуальный уровень – от нуля до ста. Но было, было в них кое-что общее. Все они в той или иной степени были... капризны. И требовательны. Они не желали пить красное вино, а только белое. Не хотели рыбу, а исключительно мясо. Соглашались встретиться с ним непременно в три часа двадцать три минуты утра, чтобы увидеть восход солнца. И я поняла, что Антону было до боли необходимо чувствовать себя заботливым папой, пусть ворчащим, но радостно удовлетворяющим капризы дочки. Ему требовалась жена-дочь, а не жена-мать, какой была я. Понимающей, прощающей, терпеливой. Клянусь, если бы я поняла это с самого начала, то с удовольствием сыграла бы "дочку", тем белее, что это ничуть не противоречило моей природе. Одним словом, я стала "дочкой" через шесть лет нашего брака, в двадцать восемь лет.
Конечно, поначалу Антон ничего не понял. Он просто обалдевал. Когда однажды среди ночи я потребовала мороженого, он решил, что сошел с ума. Наверное, на секунду ему показалось, что рядом с ним не родная жена, а какая-нибудь Ниночка, Аллочка или Леночка, и потому он по привычке поднялся и отправился в ночной магазин.
Дальше – больше. Я отказывалась садиться в белую машину и желала ехать из гостей домой только на красной. Первый раз за всю жизнь устроила громкий скандал из-за того, что он опоздал на пятнадцать минут, зато опаздывала сама. Включала в четыре утра 40-ю симфонию Моцарта.
Теперь в мою задачу входило не переборщить и почувствовать грань, когда взбалмошность может стать раздражающей. Думаю, мне это удалось. Антон напрочь потерял интерес к другим и теперь только иногда слабо вздрагивает при виде приятной дамы, скорее по привычке. Но быстро теряет интерес, потому что именно в этот момент, посреди какой-нибудь сигарной вечеринки мне срочно нужна легкая сигарета, и я требую, чтобы он разбился, но "лайт" немедленно нашел.